Новости  О сервере  Структура  Адреса и ссылки  Книга посетителей  Форум  Чат Поиск по сайту

Кабинет нарколога _ Наркология on-line _ Прием доктора Пилюлькина _ Краткосрочная психотерапия в наркологии Ликбез _  Химия и жизнь _ Если друг оказался вдруг... _ Мифы и легенды _ Правдивые истории _ Частые вопросы _ Проверь себя _  Родительский уголок _ Родители родителям _ Ранняя диагностика _ Агитпросвет _ Место импульсивности в клинике наркологии  Закон сур-р-ов! _ Законы и нормативные документы _ Даешь систему! _  Сверхценные идеи _ Косые взгляды _ Глас народа _  Самопомощь _ Виртуальная группа _ Анонимные Наркоманы _ Сокрушающий курс _

Статья посвящена месту и роли наказания в системе социального контроля над преступностью. Анализируются мировые и российские тенденции. Рассматривается мировой «кризис наказания» и попытки его преодоления. Дается характеристика современной российской уголовной политики и пенитенциарной системы.

Я. Гилинский

Мишель Фуко

Социальный контроль над преступностью

Во все времена общество и государство старались минимизировать (ликвидировать, преодолеть) неже­лательные для общества виды поведения и их носи­телей. В каждой стране в этих целях создается систе­ма социального контроля над преступностью и иными проявлениями девиантности (пьянством, наркотиз­мом, проституцией, коррупцией и т.п.).

Под социальным контролем в самом широком смысле понимается механизм самоорганизации (саморегуля­ции) и самосохранения общества путем установления и поддержания в данном обществе нормативного по­рядка и устранения, нейтрализации, минимизации нормонарушающего (девиантного) поведения. В бо­лее узком смысле социальный контроль представляет собой совокупность средств и методов воздействия общества на нежелательные формы девиантного по­ведения с целью их элиминирования (устранения) или сокращения, минимизации[1].

Социальный контроль сводится к тому, что общество через свои институты задает ценности и нормы; обес­печивает их трансляцию (передачу) и социализацию (усвоение индивидами); поощряет за соблюдение норм (конформизм) или допустимое, с точки зрения общества, реформирование; упрекает (наказывает) за нарушение норм; принимает меры по предупрежде­нию (профилактике, превенции) нежелательных форм поведения.

Контроль над преступностью — один из видов соци­ального контроля. Поскольку преступность издавна воспринималась как самая опасная форма девиации, средства воздействия на лиц, признанных преступни­ками, всегда применялись самые жесткие (жестокие).

(Следует подчеркнуть, что мы будем говорить имен­но о социальном контроле над преступностью (можно еще сказать — о противодействии ей), но никак не о «борьбе с преступностью», столь привычной для отечественного читателя с советских времен: слиш­ком долго государство боролось с «врагами народа», «членами семей врагов народа», «безродными космо­политами», «убийцами в белых халатах», уничтожив десятки миллионов своих граждан. С.С. Босхолов со­вершенно верно отмечает ущербность широко рас­пространенной стратегии «борьбы с преступностью»: «Увлекшись борьбой (а борьба всегда увлекает, заво­раживает и даже ослепляет борющихся), те, кто при­зван по долгу службы вести ее против преступности, зачастую переходят грань, которая разделяет право и произвол, законность и беззаконие... Призывы к войне с преступностью, усилению борьбы с нею, по сути дела, ставят перед органами уголовной юстиции, государством и обществом несодержательную цель. Они не только дезориентируют, но и дезорганизуют их деятельность по обеспечению безопасности и право­порядка, влекут, как правило, массовые нарушения законности, прав и свобод граждан»[2].)

Контроль над преступностью включает: определение того, что именно в данном обществе расценивается как преступление (криминализация деяний); уста­новление системы санкций (наказаний) и конкретных санкций за конкретные преступления; формирование институтов социального контроля над преступностью (полиция, прокуратура, суды, органы исполнения на­казания и т.п.); определение порядка деятельности учреждений и должностных лиц, представляющих ин­ституты контроля над преступностью; деятельность этих учреждений и должностных лиц по выявлению и регистрации совершенных преступлений, выявлению и разоблачению лиц, их совершивших, назначению наказаний в отношении таких лиц, исполнению назна­ченных наказаний; деятельность многочисленных ин­ститутов, учреждений, должностных лиц, обществен­ных организаций по профилактике преступлений.

Остановимся лишь на одном из элементов социально­го контроля над преступностью — наказании.

Наказание в системе социального контроля над преступностью

Тяжесть предусматриваемых законом наказаний, как и масштабы криминализации, напрямую зависит от степени цивилизованности общества, менталитета населения, политического режима.

Роль последнего особенно велика[3]. В наиболее об­щем виде политический режим означает реальный механизм функционирования власти, форму госу­дарственного правления, его стиль, проявляющийся в совокупности методов и приемов осуществления государственной власти. Политический режим, неза­висимо от формы организации власти (республика президентская или парламентская, монархия абсо­лютная или ограниченная), в конечном счете опреде­ляет политическую жизнь страны, реальные права и свободы граждан (или же их бесправие), терпимость или нетерпимость к различного рода отклонениям, включая преступность, и реальную политику в от­ношении девиантов (преступников). Именно режим конструирует различные виды девиантности, включая преступность, определяет санкции в отношении преступников, формирует отношение к ним населения, обеспечивает исполнение наказаний[4].

Одним из наиболее значимых показателей цивилизо- ванности/нецивилизованности современного общес­тва, демократичности/авторитарности (тоталитарности) политического режима служит сохранение смертной казни в системе наказаний или же отказ от нее. Дру­гим важным элементом системы наказаний, свидетель­ствующим о большей или меньшей цивилизованности общества и государства, является лишение свободы — точнее, его место в системе наказания, масштабы при­менения, предельные сроки, условия отбывания.

Ко второй половине XX в. становится ясно, что наказание (и прежде всего лишение свободы) не выполняет свою функцию сокращения пре­ступности. В настоящее время в большинстве цивилизованных стран осознается «кризис на­казания», кризис уголовной политики и уголов­ной юстиции, кризис полицейского контроля[5].

«Кризис наказания» проявляется, во-первых, в том, что после Второй мировой войны во всем мире наблю­дался рост преступности, несмотря на все усилия по­лиции и уголовной юстиции. Во-вторых, человечество перепробовало все возможные виды уголовной ре­прессии без видимых результатов (неэффективность общей превенции). В-третьих, как показал в 1974 г. Т. Матисен, уровень рецидива относительно стабилен для каждой конкретной страны и не снижается, что свидетельствует о неэффективности специальной пре­венции[6]. В-четвертых, по мнению психологов, длитель­ное (свыше 5—6 лет) нахождение в местах лишения свободы приводит к необратимым изменениям пси­хики человека[7]. Впрочем, о губительном (а отнюдь не «исправительном» и «перевоспитательном») влиянии лишения свободы на психику и нравственность заклю­ченных известно давно[8]. Никогда и никого не удава­лось еще исправить тюремным заключением. Совсем наоборот — тюрьма служит школой криминальной профессионализации, а не местом исправления.

Осознание неэффективности традиционных средств контроля над преступностью и нега­тивных последствий такого распространенного вида наказания, как лишение свободы, стиму­лировало ученых, исследователей и цивилизо­ванные государства к поиску альтернативных решений. Назовем четыре глобальные тенден­ции в этой области.

Во-первых, при полном отказе от смертной казни как ведущей мировой тенденции последних десятилетий лишение свободы становится высшей мерой нака­зания, применять которую надлежит лишь в крайних случаях, в основном при совершении насильственных преступлений и только в отношении взрослых преступ­ников. Так, в Германии доля приговоренных к реально­му лишению свободы в конце 1990 — 2000-х гг. со­ставляла лишь 10—15% от общего числа осужденных, тогда как штраф являлся наказанием для 80—85% преступников[9]. В Японии уже в 1990-х гг. к лишению свободы приговаривались лишь 4—5% осужденных, к штрафу же — свыше 90%[10].

Расширяется применение иных мер наказания (ограничение свободы, в том числе с применением электронного слежения; общественные работы и др.)[11].

Во-вторых, в странах Западной Европы, Австралии, Канаде, Японии преобладает краткосрочное лишение свободы, исчисляемое чаще всего неделями и меся­цами. Во всяком случае, срок не превышает 2—3 лет, т.е. не достигает того предела, за которым начинаются необратимые изменения психики. Так, в Германии 20% всех приговоренных к лишению свободы осуждались на срок до 6 месяцев, на срок от 6 до 12 месяцев — еще 25% (т.е. около половины всех приговоренных к тюремному заключению лишались свободы на срок до 1 года). К сроку от 1 до 2 лет были приговорены около 40% осужденных, таким образом, в отношении 85% всех осужденных к лишению свободы срок наказания не превышал 2 лет. К сроку свыше 5 лет были приго­ворены всего 1,2% осужденных. В Японии статистика следующая: до 1 года — 17%, до 3 лет — 69%, свыше 5 лет — 1,3%.

В-третьих, поскольку сохранность или же деграда­ция личности существенно зависят от условий отбы­вания наказания в пенитенциарных учреждениях, в цивилизованных государствах поддерживается до­стойный уровень существования заключенных, уста­навливается режим, не унижающий их человеческое достоинство, а также существует система пробаций (испытаний), позволяющая строго дифференцировать условия отбывания наказания в зависимости от его срока, поведения заключенного и т.п.[12]

Автору этих строк довелось посещать тюрьмы и другие пенитенциарные учреждения многих стран Азии, Аме­рики, Европы и, конечно же, бывшего СССР и России. В тюрьмах Западной Европы убеждаешься, что мож­но вполне сочетать надежность охраны (достигаемую с помощью электронной техники, без автоматчиков и собак) и режимные требования с соблюдением прав человека, уважением его личности. В одной из тю­рем в г. Турку (Финляндия) заключенным... выдаются ключи от камеры, чтобы человек, уходя, мог закрыть дверь в «свою комнату» и открыть, возвращаясь. По мнению начальника тюрьмы, это позволяет заклю­ченным сохранять чувство собственного достоинства. В г. Хельсинки (Финляндия) и г. Фрайбург (Германия) заключенные проживают по одному-два человека в камере и днем свободно гуляют по коридору, заходят в гости друг к другу. Мы были свидетелями того, как в тюрьме Хельсинки осужденные на кухне блока гото­вили торт ко дню рождения одного из заключенных. В камерах есть телевизоры, компьютеры, прохлади­тельные напитки. В г. Дублине (Ирландия) начальник тюрьмы долго не мог понять вопрос о количестве за­ключенных, содержащихся в одной камере и наконец ответил: «Конечно, по одному человеку. Не могут же незнакомые люди проживать вместе». Заметим, что это не страшное «одиночное заключение», посколь­ку заключенные свободно общаются между собой, а лишь обеспечение достойных условий отбывания на­казания.

В-четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной «не­уголовной» юстиции для урегулирования отношений «преступник — жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributivejustice)к юстиции восстанавли­вающей (restorativejustice)[13].Суть в том, чтобы с по­мощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (нечто вроде третейского судьи) урегули­ровать отношения между жертвой и преступником.

В целом речь идет о переходе от «войны с пре­ступностью» (war on crime) к стратегии «сокра­щения вреда» (harm reduction)[14].

Вообще проблемы социального контроля над преступ­ностью в связи с очевидным «кризисом наказания» выходят на первый план уголовной политики госу­дарств и становятся приоритетной темой криминоло­гических исследований. По итогам проведенного нами контент-анализа тематики докладов на одиннадцати ежегодных криминологических европейских конфе­ренциях (2001—2011 гг.; свыше 4500 выступлений) и четырех мировых криминологических конгрессах (1998—2011 гг.; около 2000 выступлений) пробле­мам контроля над преступностью, включая роль по­лиции, пенитенциарных учреждений, пробации и т.п., на европейских конференциях были посвящены от 21 (Тюбинген) до 38—44,3% (Лозанна, Толедо, Любляна, Вильнюс) всех выступлений. Еще внушительнее чис­ло и доля докладов на эту тему на мировых конгрес­сах: 171 выступление (34,3% от общего количества) в Сеуле; 147 (39,2%) в Рио-де-Жанейро; 126 (33,2%) в Барселоне и 234 (34,5%) в Кобе. Это свидетельствует о растущей обеспокоенности криминологического со­общества неэффективностью традиционных методов противодействия преступности. Во многих докладах затрагивались вопросы альтернативных лишению свободы мер наказания, электронного слежения и ме­диации, пока еще почти не практикуемой в России. 

Российская уголовная политика

Очень тревожную тенденцию постперестроечного ре­жима в области социального контроля над преступ­ностью отражает Уголовный кодекс РФ 1997 г. и ряд федеральных законов. Кодекс провозглашает основ­ной целью наказания «восстановление социальной справедливости» (ст. 43). Это что — возврат к идее мести? Сохраняя смертную казнь (ст, 59), несовмести­мую с цивилизованностью, УК вводит пожизненное лишение свободы (ст. 57), которое могло бы быть от­части оправданным только как альтернатива отменен­ной раз и навсегда смертной казни. Лишение свободы предусматривается сроком до 20 лет, по совокупности преступлений — до 25 лет, а по совокупности пригово­ров — до 30 лет (ст. 56 УК). Ни пожизненного лишения свободы, ни 30-летнего срока не знало даже сталин­ское уголовное законодательство (речь не идет о мас­совых внесудебных расправах и иезуитских «десяти годах лишения свободы без права переписки», что фактически означало смертную казнь). Законодатель отказался и от института отсрочки исполнения приго­вора, который ранее широко применялся, особенно в отношении несовершеннолетних.

С нашей точки зрения, в России отсутствует реалистичная, научно обоснованная уголовная политика в виде обсужденной и принятой кон­цепции, программы. Те документы, которые время от времени принимаются adhoc,не мо­гут обозначить целостную уголовную политику государства[15]. Если же исходить не из провоз­глашаемых лозунгов, а из реальной законо­дательной и правоприменительной практики, прослеживается приоритет традиционного «усиления борьбы с преступностью». Бесперс­пективность и зло такого подхода для многих специалистов очевидны.

Пенитенциарная практика

Наказание отнюдь не сводится к лишению свободы, но именно оно в наибольшей степени затрагивает (ограничивает) права и свободу осужденных. Именно оно — его продолжительность, условия отбывания — составляет основу деятельности органов исполнения наказания. Поэтому далее мы ограничимся рассмот­рением лишения свободы в системе наказания и дея­тельности органов исполнения наказания.

Одним из интегральных показателей жесткости уго­ловной юстиции служит число заключенных на 100 000 жителей. Сравнительные данные по ряду стран за не­сколько лет[16] представлены в табл. 1. Как видим, во- первых, во многих странах прослеживается тенденция к росту тюремного населения. К сожалению, это ре­акция на популистски раздуваемый и все возрастаю­щий страх населения, прежде всего среднего класса, перед преступностью, «мафией». Во-вторых, Россия и США упорно сражаются за первое место в этом позор­ном списке[17]. В-третьих, показатели числа заключен­ных по странам существенно различаются: от 50—70 в Дании, Норвегии, Финляндии, Японии до 600—700 в России и США. Близки к ним показатели Белоруссии (400—500).

Для оценки тяжести такого наказания, как лишение свободы, большое значение имеют реальные условия отбывания наказания. «Масштабы лишений, кото­рым подвергает людей тюрьма, существенно разнят­ся. Одни заключенные живут в комнатах на одного с индивидуальным умывальником и туалетом, теле­визором и персональным компьютером, возможно, проходя заочно университетский курс и раз в неделю встречаясь в приватной обстановке с супругами или партнерами. Другие живут в спартанских хижинах в лагере и трудятся на тюремных фабриках, внося свой вклад в экономику страны. Третьим просто не­чего делать — только изо всех сил стараться выжить в грязном, лишенном необходимых санитарных усло­вий тюремном бараке, не имея никакой другой пищи и лекарств, кроме тех, о которых могут позаботиться их семьи»[18]. По этому критерию между разными стра­нами существуют огромные различия. Наиболее бла­гополучное положение у заключенных в странах За­падной Европы, существенно хуже — в США (автор был в тюрьме г. Нью-Йорка, в следственном изолято­ре г. Блумингтон и видел это своими глазами), самые неблагоприятные условия в пенитенциарных учрежде­ниях ряда стран Юго-Восточной Азии, Латинской Аме­рики, Африки.

Таблица 1

                Количество заключенных на 100 тыс. жителей страны, чел.

Страны	1990	1992	1994	1999	2000	2001	2005	2007
Австралия	83	88	94	108	113	116	—	130
Австрия	90	95	92	85	84	87	107	—
Англия и Уэльс	88	89	95	125	124	129	143	—
Бельгия	59	71	74	80	83	83	90	—
Болгария	125	—	110	—	—	116	158	—
Венгрия	119	154	124	161	157	171	162	—
Германия	—	—	—	97	97	85	96	—
Дания	62	64	67	66	61	58	76	67
Испания	—	—	—	111	114	116	142	—
Италия	45	84	89	89	94	96	102	77
Канада	111	113	118	123	123	101	—	—
Колумбия	99	82	85	—	—	—	—	128
Латвия	320	—	375	—	—	370	313	287
Литва	230	—	360	—	257	273	233	239
Мексика	108	96	93	—	—	—	—	—
Нидерланды	46	49	57	84	87	94	134	—
Норвегия	—	—	—	56	56	58	67	73
Польша	120	—	160	142	170	207	216	230
Россия	470	520	580	729	729	673	577	613
США	465	519	554	682	685	689	—	762
Финляндия	68	69	62	46	56	60	73	67
Франция	—	—	—	91	80	77	92	—
Чехия	80	—	190	224	208	188	186	182
Швеция	61	63	70	111	64	69	78	74
Эстония	220	—	270	303	325	351	327	322
ЮАР	—	—	—	327	385	411	—	348
Япония	38	36	37	43	47	50	—	65

Российская пенитенциарная система

О состоянии тюремных учреждений царской России мы можем получить достаточно полное представление из работ отечественных авторов (С. Гогель, А. Кистя- ковский, Д. Тальберг), и прежде всего — М.Н. Гернета, а также из обширной мемуарной и художественной литературы.

Что касается советского периода российской истории, длительное время единственным доступным источ­ником информации о пенитенциарных учреждениях (распространявшимся под страхом оказаться там же) был самиздат авторов-диссидентов, начиная с «Одно­го дня Ивана Денисовича» и «Архипелага ГУЛАГ»

А.И. Солженицына. Официальная и научная инфор­мация появилась первоначально с грифом «Для слу­жебного пользования»[19], а затем в открытой′ печати в 70—80-е гг. XX столетия. Ценные материалы пред­ставлены в результатах периодических специальных переписей осужденных, проводимых НИИ МВД со­вместно с органами, исполняющими наказание[20]. 

Обширная литература, освещающая ситуацию в рос­сийских пенитенциарных учреждениях, издается Об­щественным центром содействия реформе уголовно­го правосудия и его руководителем В. Абрамкиным[21].

Немало данных о российских «зонах» имеется в ма­териалах организаций «Международная амнистия», «Международная тюремная реформа», «Международ­ное общество прав человека», Московской Хельсинк­ской группы[22]. С 2004 г. выходит альманах «Неволя», содержащий огромный фактический материал о со­стоянии российской пенитенциарной системы. 

Количественные показатели[23]

Общая динамика количества заключенных в пенитен­циарных учреждениях СССР представлена в табл. 2.

Отчетливо видны максимумы 1938—1942 гг. и 1948—1953 гг. («благодарность» Сталина советско­му народу за его победу), минимумы 1960—1966 гг. и 1990—1991 гг. (отчасти совпадающие с хрущевской оттепелью и горбачевской перестройкой, т.е. периода­ми либерализации в стране).

Динамика количества заключенных в современной России представлена в табл. 3 (данные получены из различных источников (см. сн. 20) и усреднены). Как видим, тенденция к сокращению контингента заклю­ченных в 1998—2004 гг. сменилась ростом этого пока­зателя в 2005—2008 гг. с последующим сокращением.

На 1 июня 2012 г. в пенитенциарных учреждениях России всех типов содержалось 726,9 тыс. человек. 90% заключенных находились в учреждениях си­стемы Федеральной службы исполнения наказания (ФСИН). В исправительных колониях (ИК) содержа­лось 610,0 тыс. человек, в колониях-поселениях — 40,4 тыс. человек, в следственных изоляторах (СИЗО) и помещениях, функционирующих в режиме след­ственных изоляторов, — 113,4 тыс. человек, в тюрь­мах — 0,8 тыс. человек, в воспитательных колониях — 2,6 тыс. человек. В пенитенциарных учреждениях находились 59,3 тыс. женщин, а в 13 домах ребенка при женских ИК — 732 ребенка[24].

Условия нахождения в следственных изоляторах и отбывания наказания в виде лишения свободы

Особенно остро стоит проблема ненадлежащих условий содержания в СИЗО подследствен­ных — людей, не признанных еще виновными.

Гибель в СИЗО Сергея Магнитского, Веры Трифоно­вой и многих других, безвестных, заключенных — пре­ступление руководства пенитенциарных учреждений и системы ФСИН. Вот что говорится об этом, в част­ности, в письме председателя Постоянной палаты по правам человека В.В. Борщева председателю Совета при Президенте РФ по развитию гражданского обще­ства и правам человека М.А. Федотову: «Смерть в СИЗО Сергея Магнитского обострила одну из важней­ших проблем сегодняшней пенитенциарной системы: неправомерное, зачастую просто незаконное влияние следователя на условия содержания подследствен­ного в СИЗО... Влияние следствия на условия содер­жания подследственного и оказание медицинской по­мощи имело трагические последствия и в деле Веры Трифоновой... Увы, смерть в СИЗО г. Москвы С. Магнитского и В. Трифоновой не заставила сделать не­обходимые выводы руководство и врачей „Матросской тишины". И если в „Бутырке" все камеры, где сидел Магнитский, были признаны непригодными для содер­жания подследственных и ремонтируются сейчас. Как впрочем, и другие камеры — сборное отделение, мно­гоместные камеры... И новый начальник „Бутырки" С.М. Телятников действительно реагирует на острые ситуации. То в „Матросской тишине", прежде всего в ее больнице отношение к тяжело больным, умираю­щим не изменилось…»[25]

Лишение свободы — само по себе тяжкое на­казание, и усугублять его неприемлемым пита­нием, неэффективной медицинской помощью, нередко прямыми издевательствами над за­ключенными абсолютно недопустимо в цивили­зованном государстве. 

Пытки

Сами условия нахождения в СИЗО, а то и в ИК не­редко носят пыточный характер. Об этом говорил, к примеру, начальник ГУИН МВД России, а затем ГУИН МЮ и ФСИН генерал Ю. Калинин: «Условия в наших следственных изоляторах по международ­ным нормам можно квалифицировать как пытки. Это лишение сна, воздуха, пространства»[26]. В лет­нее жаркое время в петербургских «Крестах», мос­ковской Матросской Тишине, ряде других СИЗО ежегодно были случаи смерти от теплового удара. (Объективности ради следует заметить, что в связи с сокращением за последние годы контингента под­следственных и осужденных эта ситуация несколько улучшилась.)

Но имеют место также и пытки для получения «при­знательных показаний» от подследственных в СИЗО и для наказания «злостных нарушителей режима» в ИК.

В СИЗО существуют так называемые пресс-хаты — камеры, в которые помещают подследственных, не признающих свою вину, и где роль палачей выполняют другие заключенные — разумеется, за определенные льготы[27]. Печальную известность приобрели «Белые лебеди» — пыточные колонии, куда направляются «злостные нарушители режима» из других ИК. Факты пыток многократно зафиксированы в прорвавшихся на волю жалобах заключенных. Некоторые виды пы­ток распространены в различных регионах России и подробно описаны в прессе («слоник» — применение противогаза с прерыванием дыхания, «ласточка» — растяжка на веревках, «распятие Христа» — название говорит за себя, «конвертик» — пытаемого склады­вают как конверт для отправки). За последние годы к «традиционным» российским пыткам добавились новые, применение которых началось в Чечне и рас­пространилось по стране, включая последние события в полицейском участке Казани.

В результате нашего эмпирического исследова­ния о применении пыток в пяти регионах Рос­сии (Санкт-Петербург, Псковская, Нижегород­ская. Читинская области и Республика Коми) в 2004—2005 гг. было установлено, что если сре­ди населения этих регионов пыткам со стороны сотрудников правоохранительных органов в те­чение года подвергались 3.4—4,6% жителей, то среди осужденных к лишению свободы еще до приговора суда пыткам подвергались 40—60% обвиняемых[28].

Администрация пенитенциарных учреждений неред­ко пытается использовать противоречия «черной» (заключенных, признающих «воровской закон») и «красной» масти (заключенных, сотрудничающих с администрацией). Печально известная «сучья война» конца 40-х — начала 50-х гг. прошлого столетия унес­ла тысячи жизней, но не достигла предполагаемого тюремщиками результата — истребления тюремной субкультуры руками самих заключенных[29]. К сожалению, история учит плохо, и в наши дни администрации колоний пытаются всех заключенных привлечь в «сек­ции дисциплины и порядка», прибегая к запугиванию, побоям, пыткам. Сломленные осужденные, вступая в эти секции, начинают прессовать других заключенных, становясь их врагами со всеми вытекающими послед­ствиями. Правда, приказом бывшего директора ФСИН А. Реймера эта практика была отменена, но надолго ли и везде ли?

В результате необоснованного, а часто и незаконного усиления режима 2006—2008 гг. ознаменовались зна­чительным ростом числа массовых волнений и бунтов в ИК и тюрьмах страны[30]. 

Проблемы и перспективы

Главной проблемой и наследием советского (да и цар­ского) прошлого является обесценивание человечес­кой жизни, пренебрежение к чувству человеческого достоинства, отношение к осужденным или обвиняе­мым как к бесправным людям, заслуживающим вся­ческих над ними издевательств. Впрочем, это обще­российская проблема, лишь усугубленная условиями пенитенциарных учреждений. Отсюда и вышепере­численные, и неназванные пороки исполнения наказа­ний в системе ФСИН.

Проблемой также остается кадровый состав пенитен­циарных учреждений. Психологи, социальные и ме­дицинские работники либо отсутствуют, либо низкой квалификации, либо полностью подчиняются админи­страции и ее приказам. Основной состав работников пенитенциарных учреждений нередко (конечно, не всегда) не обладает необходимыми для работы зна­ниями (психологии, педагогики), служащие нередко коррумпированы, имеют садистские наклонности или страдают алкоголизмом, и т.п.

Общероссийская проблема тотальной коррупции своеобразно преломляется в системе ФСИН. Для лиц, отбывающих наказание или находящихся в СИЗО, почти все возможно (включая наркотики, коньяк и «де­вочек») при наличии больших денег и ничего нельзя при их отсутствии. За взятку дают свидание, за взятку представляют к условно-досрочному освобождению (УДО), за взятку можно получить «с воли» алкоголь и наркотики.

Сложившаяся со сталинских времен систе­ма лагерей для бесплатной рабочей силы переросла в современную систему колоний. И та и другая не могут обеспечить нормаль­ных условий содержания лиц, осужденных за преступления. Поэтому, с нашей точки зре­ния. планируемый отказ от колоний и переход на тюремное содержание будет положитель­ным изменением. Если, конечно, в тюрьмах будут соблюдены требования, соответствую­щие мировым, прежде всего европейским, стандартам.

Каковы возможные последствия нашей победы в гонке за мировое первенство по уровню заключен­ных?

Чем больше и на больший срок мы отправляем со­отечественников в пенитенциарные учреждения, тем больше получим их на выходе — обозленных, с ис­калеченной психикой, вооруженных криминальной профессией. Миллионы искалеченных зоной судеб виновников в краже велосипеда, банки огурцов, дю­жины бутылок пива (это всё реальные факты нашего «правосудия»), а также их родителей, супругов, детей. И «все опять повторится сначала», но на более опас­ном уровне.

Чем больше людей проходит через зону, тем сильнее и масштабнее «призонизация» («отюрьмовление») со­знания и поведения сограждан. Общество впитывает криминальную, тюремную субкультуру, когда она до­статочно обширна. Отсюда, кстати, всенародная лю­бовь к блатным песням. Отсюда же — жизнь «по по­нятиям» в быту, бизнесе, политике.

Чем более жестоки условия содержания заключен­ных, тем выше их злоба и ненависть, которые проявят­ся при выходе на свободу.

Может быть, пора перейти от провозглашаемых принципов справедливости и гуманизма (ст. 6, 7 УК) к настоящему практицизму и целесообразности? Во избежание вредных для общества последствий «сажать» надо минимально — в исключительных случаях за действительно тяжкие и особо тяжкие насильственные преступления. Лишение свобо­ды — исключительная мера наказания в цивилизо­ванном мире.

А условия отбывания этого наказания должны макси­мально гарантировать честь, достоинство, здоровье осужденных, по возможности воспитывать их, а не унижать (тоже ведь упомянуто в ст. 7 УК!), морить го­лодом, издеваться над ними.

К сожалению, мы не видим пока реальных шагов по гуманизации наказания, как бы парадоксально это ни звучало.

[1] См.: Гилинский Я.И. Криминология: теория, история, эмпи­рическая база, социальный контроль. СПб., 2009. С. 380, 389: Он же. Девиантология: социология преступности, нар­котизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». СПб., 2007. С. 420, 428: и др.

[2] Босхолов С.С. Основы уголовной политики. М., 1999. С 39

[3] См. об этом: Политический режим и преступность / под ред. А. Бурлакова, Ю. Волкова, В. Сальникова. СПб., 2001

[4] См.: Конструирование девиантности / под ред. Я. Г^пин­ского. СПб., 2011; GregoriouCh. (Ed.) Constructing Crime. Discourse and Cultural Representation of Crime and “Deviance”. Palgrave Macmillan, 2012.

[5] Cm.: Albanese J. Myths and Realities of Crime and Justice. 3^rd ed. Apocalypse Publishing, Co, 1990; Hendries J., Byers B. Crisis Intervention in Criminal Justice. Charles C.*Thomas Publishing, 1996; Rotwax H. Guilty. The Collapse of Criminal Justice. NY: RandomHouse, 1996; и др.

Подробнее ознакомиться с этой проблемой можно также благодаря книгам известного норвежского криминолога Н. Кристи, изданным на русском языке: Кристи Н. Причиняя боль. Роль наказания в уголовной политике. СПб., 2011; Он же. Борьба с преступностью как индустрия: вперед к ГУЛАГу западного образца. М., 2001; Он же. Приемлемое количество преступлений. СПб., 2011.

[6] См.: Mathiesen Т. The Politics of Abolition. Essays in Political action Theory// Scandinavian Studies in Criminology. Oslo — London, 1974.

[7] См. об этом: Пирожков В.Ф. Влияние социальной изоля­ции в виде лишения свободы на психологию осужденно­го // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1981. Вып. 35. С. 40—50; Хохряков Г.Ф. Формирование правосознания у осужденных. М.. 1985; Он же. Парадоксы тюрьмы. М., 1991.

[8] Об этом подробно писал еще М.Н. Гэрнет (см.; Гэрнет М.Н. В тюрьме: очерки тюремной психологии. Харьков, 1930).

[9] Здесь и далее данные по Германии приводятся согласно ежегодникам PolizeilicheKriminalstatistikBundesrepublikDeutschlandи BundeskriminalamtWiesbadenза 2004, 2005, 2006 гг.

[10] Здесь и далее данные по Японии приводятся согласно еже­годникам GovernmentofJapan. Summary of the White Paper on Crime иResearch and Training Institute Ministry of Justice за1996 г.

[11] См.: Стерн В. Альтернативы тюрьмам: размышления и опыт. Лондон — М., 1996; Electronic Monitoring: The Trials and their Results. L., Home Office. 1990; Junger-Tas J. Alternatives to Prison Sentences: Experiences and Developments. Amsterdam, NY, 1994.

[12] См.: Champion D.J. Corrections in the United States. A Contemporary Perspective. Fourth Edition. NJ.: Pearson Prentice Hall, 2005; King R., McDermott R. The State of our Prisons. Oxford: Clarendon Press, 1995; Seiter R. Corrections: An Introduction. NJ.: Pearson Prentice Hall, 2005.

[13] См.: ЗерХ. Восстановительное правосудие: новый взгляд на преступление и наказание. М., 1998; Abolitionism in History: On another Way of Thinking. Warsaw, 1991; Consedine J. Restorative Justice: Healing the Effects of Crime. Ploughshares Publication, 1995.

[14] Donziger S. The Real War on Crime: The Report of the National Criminal Justice Commission. Harper Collins Published, Inc., 1996. P. 218.

[15] Имеющиеся правовые акты перечислены и прокоммен­тированы в книге: Шестаков Д.А. Криминология: краткий курс. СПб., 2001. С. 175—181.

[16] См.: Aebi М., Stadnic N. Council of Europe. Space I (Council of Europe Annual Penal Statistics) Survey 2005. Strasbourg, 2007. P. 19; Aroma K., Heiskannen M. (Eds.) Crime and Criminal Justice Systems in Europe and North America 1995—2004. Helsinki: HEUNI, 2008: Barclay G., Tavares C., Siddique A. International Comparisons of Criminal Justice Statistics 1999 //Home Office Statistical Bulletin, 2001 May, Issue 6/01. P. 7; Barclay G., Tavares C. International Comparisons of Criminal Justice Statistics 2001 // Home Office, 2003 October, Issue 12/03. P. 7; Harrendorf S., Heiskanen М., Malby S. (Eds.) International Statistics on Crime and Justice. Helsinki: HEUNI, 2010; Newman G. (Ed.) Global Report on Crime and Justice. NY: Oxford University Press, 1999. P. 318, 319.

[17] Подробнее об этом см.: Гилинский Я. Догоним и перегоним Америку? // Неволя. 2007. № 13.

[18] Стерн В. Грех против будущего: тюремное заключение в мире. М., 1998. С. 11—12.

[19] 11 выпусков ВНИИ МВД СССР 1972 г. На основе материалов специальной переписи осужденных 1970 г. (см.: Михлин А.С. Роль социальных и демографических свойств личности осужденных. М., 1970).

[20] Михлин А.С. Общая характеристика осужденных (по ма­териалам специальной переписи 1989 г.). М., 1991; Харак­теристика подозреваемых и обвиняемых, содержащихся в следственных изоляторах: по материалам специальной переписи 1999 г. / под ред. А.С. Михлина. М., 2000. Т. 1; Характеристика осужденных к лишению свободы: по мате­риалам специальной переписи 1999 г. / под ред. А.С. Мих­лина. М., 2001. Т. 2.

[21] См. его работы: Абрамкин В.Ф. Поиски выхода: преступ­ность, уголовная политика и места заключения в постсо­ветском пространстве. М., 1996; Тюремный мир глазами политзаключенных/под ред. В. Абрамкина. М., 1993; Пись­ма из зоны — 87 / под ред. В. Абрамкина. М., 1993; Тюрь­ма — не женское дело: сб. материалов / сост. Л. Альперн. М., 2000; Дети в тюрьме /под ред. В. Абрамкина. М., 2001; Осторожно, тюрьма... / сост. А.Г. Борисов, Е.А. Гордеева, Н.М. Дзядко. М., 2006; и др.

[22] См., напр.: Положение заключенных в современной России. Доклад и систематические статьи. М., 2003; Когда убивает государство... Смертная казнь против прав человека. М., 1989: Приговоренные к смерти? Проблема туберкулеза в тюрьмах Восточной Европы и Центральной Азии / под ред. В. Стерн. М., 2001; и мн. др.

[23] Здесь и далее, помимо уже названных источников, ис­пользованы сведения, приведенные в изданиях: Человек и тюрьма: сб. информационных материалов / под ред. В. Абрамкина. М., 1998; Материалы к слушаниям «Критиче­ская ситуация, сложившаяся в учреждениях ГУИН МЮ РФ, и меры по выходу из кризиса». М., 1999; альманах «Нево­ля» (напр.: 2006. № 8. С. 18—23; 2007. № 11. С. 32—34; 2007. № 12. С. 24—35; 2007. № 14. С. 20—23; 2008. № 17. С. 27—30; 2008. № 16. С. 28—30; 2008. № 18. С. 86—88; 2010. № 21. С. 4—6; 2010. № 22. С. 4—6; 2010. № 23. С. 4—6; 2011. № 24. С. 4—6; 2011. № 25. С. 4—6; 2011. № 26. С. 4—6).

[24] См.: Краткая характеристика уголовно-исполнительной системы // http://fsin.su/structure/inspector/iao/statistika/Kratkaya%20har-ka%20UIS/

[25] Письмо М.А. Федотову от В.В. Борщева // www.president-sovet.ru/structure/group_8/materials/letterJrom_borscheva/ index.php(сохранена орфография автора).Письмо М.А. Федотову от В.В. Борщева // www.president-sovet.ru/structure/group_8/materials/letterJrom_borscheva/index.php(сохранена орфография автора).

[26] Довольно известное и многократно транслируемое интер­вью газете «Лос-Анджелес тайме» (см., напр.: Поиски вы­хода. Преступность, уголовная политика и места заключе­ния в постсоветском пространстве /под ред. В. Абрамкина. М., 1996.С. 92).

[27] См., напр., о пыточной камере N° 721 Петербургского СИЗО: Распятие в «Крестах» — 2// Час Пик. 1998. 4 марта.

[28] См.: Социология насилия. Произвол правоохранитель­ных органов глазами граждан. Н. Новгород, 2007; Гмин­ский Я.И. Социология о пытках в современной России // Неволя. 2006. № 10. С. 19—28.

[29] Подробнее об этом см.: Сидоров А. Великие битвы уголов­ного мира. Кн. 2. Ростов н/Д, 1999. С. 65—169.

[30] См., напр.: Акции протеста заключенных весной — летом 2007 г. // Неволя. 2007. № 13. С. 61—69; Акции протеста заключенных // Неволя. 2007. № 14. С. 24—31; Акции про­теста заключенных // Неволя. 2008. № 15. С. 75—81; Акции протеста заключенных// Неволя. 2008. N9 16. С. 14—22; Ак­ции протеста и нарушения прав человека // Неволя. 2008. № 17. С. 82—93; Акции протеста и нарушения прав заклю­ченных // Неволя. 2008. N° 18. С. 93—101; Акции протеста и нарушения прав заключенных // Неволя. 2008. N° 19. С. 90—98; и др.

		наверх
		Copyright © "НарКом" 1998-2021 E-mail: webmaster@narcom.ru Дизайн и поддержка сайта Петербургский сайт